![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Jun. 12th, 2014
(no subject)
Jun. 12th, 2014 05:51 pmГоворят, с возрастом мудреют. Глядя на большинство старых маразматиков окружающих стариков (кстати, где проходит грань между "старик" и "пожилой человек"), поневоле начинаешь в этом сомневаться: жадные, упоротые упёртые, с трудом приспосабливающиеся к новому, боязливые, только и говорящие о своих болезнях, занудные и много других чудесных эпитетов.
(no subject)
Jun. 12th, 2014 06:38 pmПрекрасная вещь — интернет. Написал что-нибудь глупое, и сразу такой же неудачник прочитал это. А то и откомментировал (но это уж если совсем глупое сказать). И вот уже у тебя появляется иллюзорное чувство того, что даже не одинок. А если ещё включить в настройках индексацию поисковиками, то написанное случайно сможет прочитать множество неудачников, а также и удачников. Право, со всех сторон ощущается принадлежность к человечеству.
(no subject)
Jun. 12th, 2014 07:45 pmПостоянство веселья и грязи
Вода в реке журчит, прохладна,
И тень от гор ложится в поле,
и гаснет в небе свет. И птицы
уже летают в сновиденьях.
А дворник с черными усами
стоит всю ночь под воротами,
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок.
И в окнах слышен крик веселый
и топот ног, и звон бутылок.
Проходит день, потом неделя,
потом года проходят мимо,
и люди стройными рядами
в своих могилах исчезают.
А дворник с черными усами
стоит года под воротами,
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок.
И в окнах слышен крик веселый
и топот ног, и звон бутылок.
Луна и солнце побледнели,
созвездья форму изменили.
Движенье сделалось тягучим,
и время стало, как песок.
А дворник с черными усами
стоит опять под воротами
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок.
И в окнах слышен крик веселый
и топот ног, и звон бутылок.
14 октября 1933 года.
Только сейчас дошло, о чём он. Понятное дело, грусть совершенно непостоянна, каждый раз говорит по-новому. Невозможно грустить на одной ноте. А веселье — вот оно, разухабистое и удалое, со свистом и хохотом, из века в век и из народа в народ. Впрочем, я, по-поему, пытаюсь оправдать грусть и придать ей какие-то возвышенные черты: она же тоже постоянна и ничем, в общем и целом, не примечательна.
Вода в реке журчит, прохладна,
И тень от гор ложится в поле,
и гаснет в небе свет. И птицы
уже летают в сновиденьях.
А дворник с черными усами
стоит всю ночь под воротами,
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок.
И в окнах слышен крик веселый
и топот ног, и звон бутылок.
Проходит день, потом неделя,
потом года проходят мимо,
и люди стройными рядами
в своих могилах исчезают.
А дворник с черными усами
стоит года под воротами,
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок.
И в окнах слышен крик веселый
и топот ног, и звон бутылок.
Луна и солнце побледнели,
созвездья форму изменили.
Движенье сделалось тягучим,
и время стало, как песок.
А дворник с черными усами
стоит опять под воротами
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок.
И в окнах слышен крик веселый
и топот ног, и звон бутылок.
14 октября 1933 года.
Только сейчас дошло, о чём он. Понятное дело, грусть совершенно непостоянна, каждый раз говорит по-новому. Невозможно грустить на одной ноте. А веселье — вот оно, разухабистое и удалое, со свистом и хохотом, из века в век и из народа в народ. Впрочем, я, по-поему, пытаюсь оправдать грусть и придать ей какие-то возвышенные черты: она же тоже постоянна и ничем, в общем и целом, не примечательна.